Приближается очередная годовщина ГКЧП, ключевого звена в цепи событий, которые привели к уничтожению Советского Союза, одного из самых успешных в истории проектов русской цивилизации. Даже сейчас, почти через двадцать лет после этих событий, мы все еще не можем с полной уверенностью сказать, что именно и каким образом произошло в те, без всякого сомнения, судьбоносные дни, однако выяснение всё новых и новых фактов даёт нам возможность шаг за шагом приближаться к истине. Которая важна для нас и сама по себе, и в свете дальнейших событий последнего двадцатилетия, и – самое главное – для лучшего понимания того, что может ожидать нас в ближайшем будущем.
23 апреля 1985 года новоизбранный генсек партии М.С.Горбачев, поблескивая пятнистой лысиной, заявил на пленуме ЦК КПСС о необходимости ускорения и перестройки. Такие слова, как «коррупция» и «инновации», тогда в ходу не были, но разговоры у власть предержащих того времени по своему смыслу и пафосу не сильно отличались от нынешних.
Итак, от страны требовалось ускорить прогресс и перестроить систему управления. Но вместо этого, начиная с 1988 года, по каким-то причинам последовала целая серия по видимости самоубийственных стратегических решений высшего руководства. Закон о кооперации (май 1988 года) запустил в стране мощные инфляционные процессы с «вымыванием» товарной массы. Практически параллельно началась «политическая реформа» внутри страны, пусковым моментом которой можно считать XIX партийную конференцию (июнь 1988 года). В стране нарастал экономический хаос и шел процесс политической децентрализации, а на внешнеполитической арене Горбачев совершал непредставимые ранее уступки: от заключения договора СНВ-1 до сдачи своих союзников в Восточной Европе, включая ГДР, за что получал кредиты и премии со всего мира. Система пошла вразнос, и создание ГКЧП (или имитация его создания) стало настоящей «точкой катастрофы».
Четвертьвековой «юбилей перестройки», так и не отмеченный по-настоящему в российском и мировом информационном пространстве, еще раз подтвердил, что «сроки давности» в высшей степени странной фразы, сказанной тем же Горбачевым в 1991 году у трапа прилетевшего из Фороса самолёта: «Всей правды вы никогда не узнаете», – до сих пор не истекли. Хотя, спрашивается, кто и когда узнавал от Горбачёва «всю правду»? Тем более, уже давно стало ясно, что найти некую «золотую середину» между трактовками перестройки как «предательства века» и «попытки России «выйти из цивилизационного тупика тоталитаризма и перейти на общепринятые рельсы демократического развития» – невозможно в принципе.
Если задаться вопросом о том, какое событие эпохи перестройки можно считать её метафизическим символом, то ответ на него будет однозначным: конечно, это Чернобыль. Не Спитак, не лебединая песня «Бурана», не что-то еще – а именно катастрофа 26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС, произошедшая, как следует из официальных выводов специальной правительственной комиссии, вследствие перевода четвертого блока станции в нештатный режим функционирования.
В результате произошел разрыв рабочих контуров АЭС, и прекрасная, спроектированная и построенная по последнему слову науки и техники фабрика по производству тепла и электроэнергии оказалась полностью разрушенной и еле-еле упрятанной в «саркофаг», а вокруг неё образовалась радиоактивная «зона» со своими собственными законами жизни и смерти.
Похоже, точно такой же «разрыв контуров» со столь же катастрофическими последствиями произошёл и в «перестроечном» Советском Союзе.
Уже с середины 30-х годов ХХ века (еще точнее – после процессов «врагов народа», фактически уничтоживших определенную финансовую независимость «коминтерновских» структур), в СССР была построена и на полную мощность заработала уникальная «трехконтурная» экономическая модель. Именно она стала основой сталинского «экономического чуда», а также Победы в Великой Отечественной войне, прорыва в космос и к энергии атомного ядра. Именно эта модель практически полностью – разумеется, без особой огласки и с поправками на национальную специфику – была перенята коммунистическим Китаем, обеспечив его нынешний геостратегический взлёт. Что же это была за модель?
Главным, срединным или, как любили раньше говорить, «становым» её контуром являлась официальная экономическая система под управлением блока Минобороны с ВПК. Внутренний контур – это так называемая «теневая» экономика, находившаяся «под крышей» МВД. Кроме того, существовал внешний контур экономики, как легальной, так и нелегальной, который курировался в основном КГБ. Однако после ХХ съезда КПСС (1956) все эти контуры уже не объединялись целостной идеологией и чем дальше, тем больше напоминали самостоятельные корпорации, функционируя в автономных режимах и подчиняясь «идеологии прибыли», выраженной уже в так называемых «косыгинских» реформах 1965 года. Другими словами, поиски будущего в рамках коммунистической модели все больше исчезали из мышления высшей партийной и государственной номенклатуры. Они подменялись выхолощенным фундаментализмом теоретика Суслова в сфере идеологии и бюрократическим доминированием системы госбезопасности образца Юрия Андропова. Именно его приход в 1967 году на пост руководителя КГБ ознаменовал собой начало масштабного перераспределения ресурсов советской экономики в пользу внешнего контура, где формальная прибыльность операций была в несколько раз выше, чем в сфере ВПК и даже в сфере «теневой» экономики. За период 1968-85 годов (то есть еще задолго до Горбачева и Ельцина), из СССР посредством разных каналов, включая и сырьевые поставки по заниженным ценам, было вывезено «чистыми» около 400 млрд. долл., которые оказались встроены в механизмы западной, прежде всего – европейской, экономики. Воспетая прессой «разрядка» 70-х, включая легендарную хоккейную серию 1972 года, встречи Брежнева с Никсоном, полёт «Союз-Аполлон», Хельсинкские соглашения и так далее, и тому подобное, – во многом определялась именно данным фактором. Более того, Кремль в начале 70-х фактически отказался от наступательного движения в своей международной деятельности и заменил его на удобную формулу «мирного сосуществования», что было остро необходимо США и Западу именно в тот момент обострения мирового экономического и политического кризиса. А когда разбалансировка трёх этих контуров советской экономики достигла определенного критического уровня, их разрыв стал так же неизбежен, как и разрыв контуров теплоносителей Чернобыльской АЭС.
Понятно, что столь масштабные изменения внутри гигантской страны, не потерпевшей, по большому счёту, ни военного поражения, ни серьёзного экономического кризиса (темпы прироста произведенного национального дохода СССР по итогам 1988 года, последнего года перед началом радикальной «перестройки» советской экономики, составили 4,4%), могли состояться только при наличии достаточно широких и влиятельных слоёв общества, кровно заинтересованных в таких изменениях.
«Qui prodest?» («Кому выгодно?») – спрашивали в подобных случаях древние римляне. В этой связи приведем немного статистических данных.
Положение дел в «теневом» контуре достаточно хорошо изучено. Так, например, согласно данным А.Бекряшева и И.Белозерова, в 1973 году теневой сектор в Советском Союзе составлял примерно 3% ВВП, в 1990-91 гг. – уже 10-11%, а в 1996 году (данные Московского института социоэкономических проблем) – 46%. Последние исследования Всемирного банка (ВБ) дают долю теневого сектора в российской экономике равной 48,6%. Итого – более чем десятикратный (пусть в относительных цифрах) рост за последние 25 лет. Понятно, столь мощное расширение и усиление данного контура в полной мере отвечало интересам связанных с ним людей и структур, что, в частности, дало повод Станиславу Говорухину уже в 1994 году назвать «рыночные реформы» «Великой криминальной революцией».
В равной мере социально-политичес-кие процессы последнего двадцатилетия можно охарактеризовать и как «Великую бюрократическую революцию». Если в Советском Союзе 1990 года на 289 млн. населения приходилось около 635 тысяч чиновников (без учета партийного и профсоюзного аппарата), то через 10 лет в Российской Федерации насчитывалось уже 1,13 млн. чиновников на 145 млн. человек, а в 2010 году количество «рыцарей круглой и треугольной печати» всех уровней превысило уже 2 млн. человек. То есть чиновная «властная вертикаль» неимоверно разрослась и усилилась, а масштабы коррупции на всех её этажах просто не поддаются описанию. В рейтинге самых коррумпированных стран мира, который составляет Transparency International, Россия в 2005 году находилась на 126-м месте, «обогнав» такие государства, как Албания, Нигер и Сьерра-Леоне, а в 2009 году вообще опустилась на 146-е место. Пусть даже ежегодный оборот коррупционных средств в России и не составляет 300 млрд. долл. – всё равно значительная часть российского государственного аппарата де-факто является неотъемлемой составной частью «теневого контура» экономики, а истории превращения «авторитетных предпринимателей» в легитимных руководителей субъектов Федерации, от Приморья до Псковской области, не столь уж редки.
В принципе, то же самое можно сказать и про «национальные» элиты бывших союзных республик, которые после 1991 года получили все атрибуты государственного суверенитета: президентские и министерские посты, посольства в других странах мира, «свою» территорию и население, неподотчетность союзному Центру, и так далее.
Что же касается не менее, а возможно, даже более мощного, чем «теневой», «внешнего» контура бывшей советской экономики, то информация о нём практически отсутствует, неизвестно даже, остаётся ли он и в настоящее время неким целым или за прошедшие годы успешно «приватизирован» различными чекистскими кланами, однако его размеры сегодня оценочно можно определить минимум в 3-4 трлн. долл.
«Проигравшими» же от «перестройки» и «псевдорыночных реформ» следует признать рабочих, крестьян и трудовую интеллигенцию – почти 90% населения Советского Союза, которое оказалось буквально в одночасье лишено большинства своих реальных прав и привилегий, получив взамен «дырку от бублика».
Итоги референдума 17 марта 1991 года показали, что сохранение целостности СССР, несмотря на все «перестроечные» усилия Горбачёва и Ко, оставалось приоритетом почти для 76% советских граждан. Однако они при этом продолжали надеяться не на свои собственные силы, а на добрую волю государственной власти. Казалось бы, в такой ситуации советские силовые структуры должны были любыми способами защищать если не свой народ, то хотя бы свои корпоративные интересы. Однако этого не произошло ни в 1991 году, ни на протяжении последующих лет. Видимо, реальные интересы участников корпорации КГБ-КПСС имели уже слишком мало общего с официально провозглашаемыми, а «наверху» о судьбах Советского Союза имели своё мнение, и оно совершенно не совпадало с «инерционным» и «отсталым» мнением большинства, впоследствии благополучно лишенного человеческого достоинства и низведенного до состояния»налогоплательщиков», «электората» и попросту «быдла». Такие вот парадоксы демократии.
Поэтому у нас практически не остаётся сомнений, что весь механизм «августовского путча» ГКЧП мог быть разработан, подготовлен и реализован только как совместная акция некоего международного «ордена спецслужб», в состав которого входил и ряд высших руководителей КГБ.
Александр Нагорный,
Николай Коньков
Газета «Завтра» (в сокращении)
