Эта беседа с академиком Александром Даниловичем Александровым была опубликована в газете «Советская Россия» в августе 1997 года. Тогда весь прогрессивный мир готовился к славной дате – 80 – летию Великой Октябрьской социалистической революции, а сам академик отмечал свой юбилей – 85 -летие. Через два года академика не стало. Думаем, что эта беседа будет интересна для наших читателей и сегодня, когда Октябрьской революции исполняется уже 97 лет.
– Александр Данилович, Ваша молодость совпала с рождением нового мира. Сейчас разное пишут об этом времени. А на ваш взгляд, это счастье или трагедия – быть ровесником Советской республики?
– История – это не просто удобная лестница, восходящая в будущее. Путь человечества редко шел по равнине, чаще по горным кручам. И самые крутые подъемы, и бездонные пропасти приходятся на революционные эпохи. Но и самые головокружительные восхождения человечество совершает в эти периоды. «Они штурмовали небо», – писал Маркс о парижских коммунарах.
Я принадлежу к поколению 20-х годов. Наша дорога не была прямой и гладкой. Мы брали неведомые и немыслимые дотоле высоты и шагали по краю пропасти, а кто-то срывался и навсегда исчезал в бурном потоке времени. Люди разные, и на вершине у кого-то захватывает от счастья дух, а другие испытывают только приступ головокружения и дурноты – ничего не поделаешь: боязнь высоты. И сейчас, когда уже далеко от нас эта эпоха, некоторые пытаются оглянуться назад. Но что они там видят?
Ведь революция – это еще и великая историческая драма, достойная пера Шекспира или Толстого. А к этой теме сейчас подбираются журналисты и публицисты, поднаторевшие только в сочинении скабрезных исторических анекдотов. Когда я думаю, какое незавидное место занимает сейчас ваш брат журналист в нынешнем режиме, я всегда при этом вспоминаю древнеегипетскую прозу «Повесть Петеисе III»: «Пусть приведут Правду и ослепят его на оба глаза,- сказал Кривда, – пусть сидит привратником у ворот моего дома».
– Из Ваших слов складывается впечатление, что в послереволюционную эпоху для мастеров пера наступил «золотой век»…
– А что Вы, милостивый государь, знаете об этом времени? Да, я горжусь, что принадлежу к поколению 20-х годов, и утверждаю, что никогда ни до, ни после, в нашей стране не было такой творческой свободы, как в 20-е годы. По личному указанию Ленина был издан сборник рассказов А.Аверченко «Дюжина ножей в спину революции», хотя трудно представить более издевательскую книгу о Советской власти, чем эта. Никакого диктата в искусстве не было. Свободно издавались книги Есенина, Пильняка, Сейфуллиной, позже оказавшиеся под запретом. Сейчас люди не представляют, какой гигантский культурный подъем начался в те годы. Были основаны Театр Вахтангова, ТЮЗ, издательство «Всемирная литература». Луначарский в 1918 году дал охранную грамоту на квартиру Скрябина, а в 1922 году там был открыт музей композитора, хотя для властей не составляли секрета его убеждения.
Это было время, когда культура, наука и дети находились в центре внимания властей. В голодном Петрограде в 1918 году ели лепешки из картофельной шелухи и тогда же были основаны физико-технический и оптический институты, ученые которых (а каждый дал по 6 академиков) впоследствии создавали ядерный щит страны, а под Москвой открылась знаменитая лаборатория ЦАГИ – это означает, что наша дорога в космос начала свой отсчет в том далеком 1918 году.
А беспризорными детьми в те годы занимался лично Дзержинский, – может, Вы подскажете, а сейчас кто из «молодых реформаторов» озаботился судьбой детей, выброшенных на улицу?
В 20-е годы в разоренной гражданской войной России на площадях ставили трагедии античных авторов – это, как Вы понимаете, совсем не то, что практикуемые в наше время бесноватые рок-концерты на Красной площади. Современным демократам небесполезно будет также узнать, чему в то время учили детей. В нашей школе бывший присяжный поверенный, то есть адвокат, В.Дьяконов преподавал историю английской конституции, которую не грех было бы знать и нашим «реформаторам», – там парламент за восемь веков ни разу не расстреливали.
– Позвольте, Александр Данилович, в таком случае в какой же период в нашей стране церкви рушили, интеллигенцию и дворян истребляли?
– Любезно разъясняю, что я – потомственный дворянин. Сейчас вышел Дворянский календарь, там род Александровых прослеживается с XVII века. Отец имел поместье под Рязанью, где я и родился. Тем не менее, после революции он, беспартийный дворянин, по профессии школьный учитель, был избран членом Петроградского Совета.Что же до жестокости того времени, то Неру в своей книге «Взгляд на всемирную историю» приводит слова американского генерала Гревса, который служил при штабе Колчака, о том, что на одного расстрелянного красными приходилось сто расстрелянных белыми. И это понятно. Для Красной Армии пленные солдаты противника представлялись просто обманутыми мужиками. А для белых все пленные были враги.
Ленин писал: «Живая душа марксизма – конкретный анализ конкретной ситуации». В 20-е годы мы все жили в ожидании грядущего праздника всемирной революции, а в конце 30-х стало ясно, что этим надеждам не суждено сбыться в обозримом будущем и наша страна в одиночку находится во враждебном окружении. С этого момента началось возрождение патриотизма в СССР. Тогда как раз встречали спасенных челюскинцев. И, глядя с трибуны Мавзолея на ликующий народ, Сталин с гордостью произнес: «Начинают любить свое Отечество».Такова правда, а знать правду всегда тяжело. Беда как раз в другом: потом у нас стали «выпрямлять» историю, сглаживать острые углы. На каком-то этапе мы потеряли свою партийную интеллигенцию, и от имени партии стала говорить образованная посредственность. Ведь и Е.Гайдар, и Г.Бурбулис, и О.Лацис, и А.Яковлев были «бойцами идеологического фронта». Вот тогда и стали изгонять противоречия и споры из нашей истории. Потому что посредственности чувствуют себя уверенно только при линейном ходе событий и совершенно несостоятельны в дискуссии. Вот они-то и превратили черт знает во что коммунистическую идею.
Рассказывал мне министр высшего образования Столетов: как-то зашел к нему старый большевик с крейсера «Аврора» и в сердцах сказал: «Если бы Ленин сейчас был жив, первое, что он бы сделал, – отменил резолюцию о единстве партии». Я глубоко убежден, что скудоумное, казенное единомыслие сыграло роковую роль в судьбе нашей страны. На нем выросло целое поколение людей, у которых способность к борьбе, к схватке, к сшибке мнений атрофировалась за ненадобностью – живи себе и радуйся да «еще теснее сплачивайся вокруг ленинского ЦК».
Коммунизм – это явление поэтическое, бунтарское. В начале века он явился в мир в образе Прометея, бросившего вызов богам. А усилиями партийной посредственности коммунизм низвергли до уровня бытового анекдота – чем больше колбасы, тем ближе к коммунизму. И если в начале века коммунистическая идея пленяла сердца молодежи, то по мере того, как из нее уходила поэзия, она все больше становилась уделом стариков и превращалась в навевающую скуку канцелярскую инструкцию.
– В чем же, по-вашему, состоит коммунистическая идея? Вы, наверное, знаете какое-то новое определение?
– Да Бог с Вами, не надо этой формалистики. Дать определение еще не означает выразить сущность. Иной раз поэтическая строка скажет больше, чем сухая философская формула. Вот послушайте, что писал тогда Джек Лондон о коммунизме: «Все будут кузнецами общего счастья, и их труд будет состоять в том, чтобы ковать веселье и смех на звонкой наковальне жизни!» Каково?! Коммунистическая идея заключена в двух словах – труд и свобода.
– Ну, уж чего-чего, а свободу-то мы сейчас получили с избытком.
– Свобода – система упорядоченная. Не путайте ее с хаосом. Да, формально сейчас людям развязали руки. Но когда человек голоден, эта рука с неизбежностью тянется либо за подаянием, либо в чужой карман, и траектория ее движения изначально определена и детерминирована. И никаких кандалов не надо. Так какая же это свобода?
А мы, коммунисты, в отличие от нынешних демократов считаем, что для свободы надо создать материальную основу. Прежде всего, человека надо освободить от унизительной нужды, от необходимости вкалывать за кусок хлеба. Я думаю, что положение марксизма сейчас прочувствовали на себе и старшие, и младшие научные сотрудники, которым по полгода не выплачивают зарплату, и они вынуждены разгружать вагоны.
Как-то во время подобной дискуссии в Индии я заявил: «Мы, материалисты, считаем, что основное – это материальное, но главное – духовное», и затем процитировал Рамакришну: «Не говори о любви к брату своему – осуществляй ее!» Сейчас, правда, нам усиленно пытаются внушить, что основой свободы и независимости личности является частная собственность. Так вот, я любезно разъясняю: у Иисуса Христа не было никакой собственности, кроме хламиды, в которой он ходил, а у Махатмы Ганди все имущество состояло в «дхоти» – куске материи вокруг бедер, но невозможно представить себе более свободных личностей. Частная собственность вообще несовместима с освобождением духа и потому чужда всякой истинной религиозности. И в «Бхагават-Гите» – священной книге индуистов – есть такое место: «Тот, кто освободится от зависти, гнева, от собственности, от самого понятия «мое», – тот готов стать брамином».
Или вот в Евангелии от Луки сказано: «Горе вам, богатые, ибо вы уже имеете свое утешение»
Вообще, все порядочные люди, будь то Будда, Христос или Ленин, понимали добро одинаково, и их воззрения входят в вопиющее противоречие с той моралью стяжательства, которую сейчас пересаживают с Запада на российскую почву.
– И все же на Ваших глазах рухнул тот мир, при рождении которого Вы присутствовали. Продолжаете ли Вы сейчас верить в победу коммунизма?
– Верю ли я? Понятие веры определено В.Соловьевым в Словаре Брокгауза и Ефрона: «Вера есть признание чего-либо истинной силой, превосходящей силу аргументов, фактов и логики». В этом смысле я ни во что не верю. Я ученый, а значит, приверженец фактов и доказательств. Аналогично мое отношение к религии и Богу. В Бога я, естественно, не верю, но я также не верю, что его не существует. Исходя из этих позиций, я также не могу верить во всесилие разума. Более того, я склонен думать, что могут быть вещи, которые принципиально недоступны человеческому пониманию. Возможно, мы подошли к пределу познания в квантовой механике. Выяснилось, что мы не можем выразить, что там происходит. Потому что с материалистической точки зрения человеческий разум – продукт деятельности мозга и выражается в речи. А предположение, что мир столь просто устроен, что все можно моделировать в речи, кажется мне чрезмерным. Но раз уж разговор зашел о вере, то в далекие 20-е годы у коммунистов были свои герои, мученики, подвижники, и числа их не знает никто, но было их несметное количество. Но те святые в кожаных и застиранных гимнастерках с криком: «Коммунисты – вперед!» первыми шли в огонь. Вот такая действенная любовь роднит коммунизм с ранним христианством так же, как иудин грех одинаково присущ и партийным боссам, и церковным иерархам.
И коммунизм, и христианство провозглашают любовь к человеку.
– И все-таки о судьбе коммунизма вы так и не ответили.
– Я люблю повторять: «Царство Божие внутри нас», потому что свобода – это внутреннее состояние человека, даже если он и испытывает внешнее давление, но не предает свои убеждения. Вот и мы должны сохранить свой Дух… Какой? Свой Дух, который триедин – Братство, Труд и Свобода.
Сергей ИВАНОВ
«Советская Россия», 2 августа 1997 года