В картинах осени есть много щемящей грусти. Но это светлая грусть, без которой невозможна большая любовь. Осенью мы лучше видим и глазом и сердцем. Прозрачны дали. Чиста и прозрачна вода. Всё устоялось и замерло для того, кажется, чтобы собраться с мыслями, полюбоваться на своё отражение в синей воде. Таково состояние природы. Таково и состояние души человека, увидевшего осенний праздник цвета и тишины. В такой момент особенно остро чувствуешь, что живёшь, что ты частица этой земли и что тебе принадлежит эта земля.
Так отчего же именно на евразийских просторах наделяют осень особыми, редко встречающимися у других народов, смыслами и символами? Почему именно ей посвящены, пожалуй, лучшие произведения поэтов, писателей, художников, композиторов? Человеку с развитым рациональным мышлением, европейского, или североамериканского склада, никогда не было понятно – почему в России так чувственно отзывчивы к времени года, которое отбирает у них тепло, приводит в негодность дороги и заставляет с ужасом (как им кажется) готовится к пытке зимнего выживания, с полугодичными морозами и снегами? Вот и сами русские поэты вроде признают, что осень – грустная пора, однако тут же начинают себе противоречить и возводить её на пьедестал?
Унылая пора!
Очей очарованье!
Приятна мне твоя
прощальная краса…
И редкий солнца луч,
и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.
(А. Пушкин)
Как это совместить – унылая, и тут же – очарованье? Приятность от прощания с очарованием? Вот уж точно – «умом здесь не понять и ярдом общим не измерить!». Нет – эти русские помешаны на мазохизме, если не сказать худшего!
Попробуем разобраться в себе, без постороннего обсуждения – отчего в нашем сознании возвышенно уживаются все противоречия, заложенные в осень, откуда это «половодье чувств»?
Автор данного размышления, также считает себя закоренелым поклонником осени и каждый сезон пытается объяснить самому себе, откуда в нём эта привязанность?
Конечно, в меру своих скромных способностей.
Осень – природная историчность
Естественно, что каждый человек объясняется в силу своих возможностей, которые зависят от многих факторов: воспитания, образования, личного опыта, обретённой с годами житейской мудрости. Всё это благоприобретённые способности, которые, умножаясь на генетическую память о своей земле и народе, помогают составить личностную картину мироздания. Пусть эта картина остаётся субъективной, но соприкасаясь с множеством других, она вносит свой мазок в «буйство красок», без которого человеческий разговор принял бы тональность электрического синтезатора звука.
Автор данного размышления об осени обделён божественным даром сочинять музыку, слагать стихи и рисовать на холсте маслом. Хотя и не лишён некоторых способностей чувствовать красоту природы и человеческого участия в ней. А ещё автор питает слабость к человеческой памяти, или истории, и пытается многое объяснять, именно сопрягая «коня и трепетную лань» – человека и природу.
Природа и климат. Они являются определяющими условиями по формированию жизни человека, его взглядов, ценностей, привязанностей и антипатий. Климат в наших краях контрастный. Смены сезонов часты, а значит и смена природных декораций, в виде пейзажей, очень стремительная – как в убыстрённой киноплёнке. Если учитывать, что Евразийский континент – это сплошная зелёная зона – «зелёное море тайги», переходящее в зелень смешанных лесов равнины и трав лесостепной зоны, то ясно, откуда берётся эта калейдоскопичность пейзажей и красок. Они торопятся, движутся как в четырёхтактном двигателе внутреннего сгорания – впрыск энергии весной, максимальная, но короткая предельная мощность летом, скольжение по инерции, увядание осенью, и «нижняя мёртвая точка» – зимой. А параллельно этому природному агрегату бежит и человек. Ему нужно поспевать, чтобы за время коротких торможений и остановок, снять материальные ценности с этого агрегата, да ещё постараться изучить его, запомнить, понять, запечатлеть. Отсюда стремительность восприятия, особая острота и проницательность во взгляде на свою природу. Он её старается не отделять от себя, быть с ней вместе, ибо он слишком зависим от неё. Он наделяет её особыми, разумными и объяснимыми, сродни человеческим, чертами характера.
Другие нации тоже живут исходя из собственного климата, но не у всех он такой контрастный и бурный, возможно поэтому не вызывает таких эмоций.
Возьмём литературу. Почитаем классику французскую – общепринятого законодателя мод писательского мастерства. Возьмём любого автора – Гюго, Золя, Стендаля, Бальзака и так далее Перечитайте «Собор Парижской богоматери», допустим. Там, после каждого действия, автор подробным образом описывает, например, наряд Эсмеральды – это тянет страницы на две-три, начиная от причёски до каблучков. Всё прорисовано и талантливо, чуть ли не до каждой пуговицы. Затем, страниц на пять следует описание душевных мук и ощущений главной героини. Далее, подобный цикл ожидает следующего героя романа и так далее То есть главное в произведении – человек, что он ест и пьёт, во что одет, о ком и как думает. Попытайтесь найти хоть одну главу или вставку, ну хоть передышку в романе, посвящённую природе, запечатлевшую переживание героев вместе с природными красками, которые бы усиливали такие переживания и оказывали воздействие на героев. Нет этого. Не потому, конечно, что Гюго был дальтоником и у него всегда был забит нос, что он не чувствовал запахи и краски природы. Просто склад восприятия автора, его отношение к природе более спокойны, выдержаны без эмоций. Потому как во Франции 10 месяцев в году длится вегетативный период. Нет резких контрастов, поэтому и восприимчивость к природе совершенно другая – нет грусти, печали, особого восторга.
Примерно в те же времена, на другом конце Европы, творил русский писатель Лев Толстой. У него переживания героев дополняет природа. Вот Андрей Болконский, со скепсисом смотрящий на действительность, сопоставляет себя с чёрным осенним дубом, вот брызжущая красками и действием осенняя охота графа Ростова с радующейся неизвестно чему Наташей. Вот строгая и сдержанная картина сентябрьского утра 1812 года перед Бородино. Переливы и отсветы московского пожара. Природа, осень вместе с русскими людьми. Они участвуют в их жизни. Вот что любопытно – в «Войне и мире» мы не находим описания осени и вообще природы, когда действие перемещается в Европу. Нет описания природной картины ни во время сражений у Шенграбена, ни у Аустерлица. Русские воюют на чужой земле, а она какая то бесплотная. Но когда действие перемещается в Россию, сразу люди становятся неразрывны с пейзажем.
Раз уже помянули и войну, и мир, взглянем на осень и человеческую память о ней с этих позиций.
Мы как-то в спокойное время не обращаем внимания на одну закономерность российской осенней истории. Практически все великие военные и государственные дела в ней имели место быть именно осенью. Это не случайно. Традиция очень давняя. Агрессор всегда желает, чтобы война кормила войну. А когда можно попользоваться военной добычей сполна, под завязку? Конечно, осенью. Собран урожай, заготовлено сено, топливо, отъелся за лето скот. Амбары полны по максимуму. Самый раз всё это прихватить. Эта печальная традиция жива до сих пор. Доказательства?
Осень 1612 года – Смутное время, поляки оккупировали Москву. Проходит 200 лет – опять оккупация Москвы Наполеоном. Осень 1917 года – революция, Гражданская война. Осень 1941 года – враг у самых стен Москвы и Ленинграда, а в ноябре следующего в 300-х метрах у Волги. Осень 1991 года – развал страны, а в октябре 93-го расстрел российского парламента.
Может и «потому, так часто и печально, мы замолкаем глядя…» в осенние небеса? Не от своей ли исторической осенней памяти мы каждый раз испытываем особую тревогу, грусть, печаль?
Но та же осень, известная мастерица перевоплощений, тут же дарит истории и светлые оптимистические краски, даже с пороховым налётом! Сентябрь 1380 года – Куликово поле! 1612 год – Минин и Пожарский! Поздний ноябрь 1812 года – Березина и конец нашествия Европы! Ноябрь 1917 года – великий порыв народа за справедливостью! Поздняя военная осень 1941-42 годов – контрнаступление Красной армии, перелом в войне! Форсирование Днепра и освобождение Киева – матери городов русских осенью 1943 года! И даже в сентябре этого года большинство русских людей радовались за новороссийцев! Вот вам и «приятна мне твоя…краса»! Но, слава Богу, не только войной памятна осень. Тогда чем же таким значительным, что заставляет нас выделять осень от всех других времён года?
А что если остановиться на 26-е ноября. К сожалению, сейчас этот день не является в России «красным днём календаря» и о нём мало кто знает, а зря. Это знаменитый – Юрьев день. Именно в этот день, в стародавние времена, крестьяне обретали возможность самим решать свою жизнь – где селиться, к кому податься, чем заниматься. Это был день – Свободы для простого русского человека. Русский крестьянин испокон веков готовил лучшие праздники именно к этой поре. Позади большие заботы лета. К концу осени можно распрямиться, передохнуть. Большинство деревенских свадеб искони приходились на эту пору окончания летних трудов. И, конечно, красота земли не последнее дело на человеческом празднике осенью. Именно этого дня более всего ждал народ в абсолютном большинстве своём. О нём мечтал весь долгий год, на него молился, им питался. В нём были и тревога за своё будущее и надежды на лучшее. Всё пополам. Может, от ощущения этого дня черпал своё болдинское вдохновение Пушкин, соединяя в одном стихотворном абзаце про осень столь разные ощущения – «Унылая пора!» – это о вчерашнем, но вот и надежда на будущее – «Приятна мне твоя прощальная краса!». И уже не страшны – «… и первые морозы, и отдалённые седой зимы угрозы». Какой неистребимый оптимизм! Кругом увядание, жухлость, блёклость, первый лёд и морозцы, а он говорит – «как мне приятно», значит, уверен, что осень это и награда, и очередное испытание, из которого он выйдет только более окрепшим и здоровым! Не нужно осени бояться, её нужно внимать, общаться с ней, благодарить её за её щедрые дары, за то, что она дарит надежду, о которой тепло будет думать долгими зимними вечерами.
Сергей МИХЕЕВ