Кампания по ликвидации детских домов маскирует стремление транснациональных корпораций приватизировать социальную сферу постсоветских республик
Корреспондент Ирина Каримбаева встретилась с побывавшей на прошлой неделе в Алматы руководителем информационно-правозащитного центра «Иван Чай», членом Общественной палаты Российской Федерации Элиной Юрьевной Жгутовой. РИА «Иван-Чай» борется против внедрения на территории России ювенальных технологий и разрушения семейных ценностей. Этот вопрос стал актуальным и в Казахстане – в связи с предлагаемым в стране законопроектом по криминализации родительского шлепка, и связанной с ним созданием ювенальной инфраструктуры патронатных (замещающих) семей.
— Элина Юрьевна, на какой стадии сейчас находится борьба с ювенальной юстицией (ЮЮ) в России?
— Стадия борьбы с ЮЮ самая острая. До некоторого времени ЮЮ как проблема вообще замалчивалась, ее не признавали. В полной мере не хотят признавать и сейчас. Мне поначалу казалось, что лоббисты, которые борются за внедрение ЮЮ, постараются хотя бы перевести проблему в хроническую фазу, ну как, например, проституция – она есть, и мы с ней боремся, у нас есть коррупция, мы с ней тоже боремся. И у нас есть ЮЮ, и мы с ней боремся. Но дело обстоит гораздо хуже. Лоббисты ЮЮ даже не хотят признавать, что эта проблема существует. Да, говорят они, кое-где, кое-какие случаи происходят. Но это не так. Мы утверждаем, что ЮЮ – это система, выстроенная по горизонтали и вертикали, по западному образцу, и финансируемая из российского бюджета. Именно эти слова я сказала В. Путину 20 июня на встрече с членами Общественной палаты. Президента окружают люди, заинтересованные во внедрении системы ювенальной юстиции, и они его соответствующим образом информируют. Поэтому сейчас важно убедить Президента в нашей правоте.
— Существует ли связь между ликвидацией детских домов и внедрением ювенальной юстиции? В чем она заключается?
— Конечно. Начну издалека. Задача транснациональных компаний – приватизировать социальную сферу, и весь бюджет, выделяемый на социальную сферу, пропускать через свои счета. На рынок социальных услуг должны прийти якобы некоммерческие, а по сути, абсолютно коммерческие организации. В странах Скандинавии, Западной Европы это уже произошло. Крупные корпорации, фактически частные компании, а не государство со своим аппаратом госслужащих, осуществляют все социальные услуги. В России основой такого перехода к приватизации послужил закон 2010 года «Об оказании социальных услуг», согласно которому государство снимает с себя социальную ответственность, социальные гарантии и передает их в частные руки. Оно только передает бюджетные средства, которые тратятся уже частником. Как вы понимаете, это разные подходы. Частник всегда заинтересован в увеличении прибыли – максимум доходов, минимум расходов. Возникает стремление любыми средствами извлекать доход и одновременно экономить на социальных расходах. Это уже происходит на примере устройства сирот. По любому поводу дети изымаются из кровной семьи – ведь это как раз отвечает за статью дохода, так как в приютах и патронатных семьях осуществляется подушевое финансирование. Расходы – это необходимые людям социальные услуги. Так вот, многодетным семьям эти социальные службы на сегодняшний день не могут предоставить ничего, кроме того, что помещают ребенка в детский дом. Никаких серьезных материальных выплат, улучшения жилищных условий, предоставления услуг нянь или юристов – то, в чем реально нуждается многодетная семья. Только услуги психологов, да помещение ребенка в детский дом.
— Чем грозит приватизация социальной сферы? Она может угрожать, например, национальному суверенитету страны?
— Безусловно. Но понимает ли это В. Путин? На той же встрече 20 числа до меня выступала женщина, отвечающая за сферу некоммерческих организаций (НКО), которая жаловалась, что процесс внедрения частников в социальную сферу идет туго, и Владимир Владимирович внимательно выслушал ее доклад, и сказал, что да, это очень важно. То есть он не видит этой опасности, этой проблемы. Видимо, ему в совершенно ином свете представили ситуацию – что услуги НКО ничем не отличаются от государственных услуг.
— Это как-то связано с тенденцией глобализации?
— Конечно. Это часть глобального процесса — ТНК должны влиять на все и пользоваться государственным бюджетом. На сегодняшний день нас беспокоит бесчеловечное отношение, ибо там, где правит выгода – человечность исчезает. Если пустить частников, НКО в социальную сферу, то человечность будет помножена на ноль. Ее и сейчас-то мало. А так не будет совсем. Все эти приватизационные схемы внедряются одинаково, по одной и той же матрице в постсоветских странах – даже на Донбассе и в Приднестровье. То есть существуют одни и те же угрозы – что для России, что для Приднестровья, что для Казахстана.
— В Казахстане имеет место тот факт, что сироты из детских домов, передаваемые на патронатное воспитание, нередко попадают в семьи адептов нетрадиционных религиозных культов. Я слышала, в России происходит то же самое?
— У нас есть пятидесятники, которые как раз и затеяли всю эту программу – она называется «Альянс «Россия без сирот». Это альянс пятидесятнических организаций. Ведь сирота – это идеальный адепт нео-культа. За него некому заступиться, ему можно внушить любые идеи. Поэтому за детей-сирот и борются. Плюс они получают хорошие деньги за воспитание – зарплату воспитателя и компенсацию расходов. Если ребенок инвалид – сумма увеличивается.
— У нас в Казахстане сторонники ликвидации детских домов утверждают, что патронатные родители берут сирот на воспитание, единственно из-за любви к детям — бескорыстно… Хотя я лично считаю, что обычным людям очень непросто решиться принять в свою семью чужого ребенка из детского дома.
— В России существует Детский фонд — еще с советских времен, им руководит Альберт Лиханов. Он рассказывал, что как-то проводился социальный эксперимент. 50 детей — сирот жили летом в лагере. Туда приехали 50 человек, которые желали усыновить этих детей. Здесь надо подчеркнуть: во-первых, усыновить, а не взять под возмездную опеку, во – вторых, эти люди были не испорчены гедонистским образом жизни (направленным на получения, наслаждения, удовольствий – ред.), они реально были готовы отдать что-то от себя, это был безвозмездный акт. Так вот, из этих 50 человек, забравших детей, через три месяца вернули 48 детей. Из этого можно сделать вывод, что только около 4 процентов из тех, кто хотел бы, исходя из чистых намерений, взять сироту, способны действительно это сделать. А теперь мы можем представить, какое количество сегодняшних приемных родителей, которые якобы хотят взять сироту под опеку, могут реально осуществить эту функцию. Давайте сделаем поправку на то, что они получают зарплату, и поэтому они не так уж чистосердечны и бескорыстны.
— Думается, что ажиотаж вокруг переброски сирот из детских домов в патронатные семьи отводит внимание государства от настоящей проблемы: откуда в мирное время появляется столько социальных сирот – то есть сирот при живых родителях…
— Социальные сироты появились после развала СССР, когда на нас неконтролируемо хлынули алкоголь, наркотики, пропаганда развратного образа жизни. Естественно, в этот момент образовались брошенные дети – кто-то из родителей спился, например. Да, эти дети есть, и это результат отсутствия демографической политики, утраты государственного патернализма по отношению к своим гражданам.
— Нам говорят, что государственный патернализм вреден, расхолаживает, мол, граждан…
— Ну, тогда можно говорить о том, что родной отец тоже вреден, тоже расхолаживает. Ведь если бы его не было, дети бы сами зарабатывали, а тут сидят на его шее… В какой-то степени граждане должны быть под опекой государства – это нормально!
— Недавно в интернете наткнулась на статью известного, «раскрученного» на постсоветском пространстве психотерапевта М. Лабковского, в которой он авторитетно утверждает, что родителя, поднявшего руку на своего ребенка, должна ждать тюрьма. Напрашивается вывод, что некоторые известные личности – психотерапевты, психологи, общественные деятели обслуживают ювенальную идеологию, создают в обществе необходимый идеологический фон для внедрения ювенальных технологий?
— Безусловно. Они даже гранты получают за это.
— Ажиотаж в СМИ вокруг темы насилия над детьми, видимо, тоже не случаен?
— Он используется как повод для внедрения ювенальной юстиции и разрушения семьи. Тут несколько зайцев убивают сразу – родители живут в постоянном страхе, что ребенка могут отобрать – своеобразный полицейский надзор. Чуть-что, если что-то не понравится, мол, мы у тебя сразу ребенка отберем.
— Похоже, в странах Запада, где ювенальная юстиция уже получила широкое распространение, эта проблема замалчивается в СМИ? Может, там существуют законодательные ограничения на освещение этой проблемы в СМИ? У нас в Казахстане, например, планируют запретить публикацию в СМИ личных данных ребенка, пострадавшего от насилия. Этот закон как-то связан с ювенальной юстицией?
— Безусловно. В России аналогичный закон уже существует – это была инициатива Алины Кабаевой якобы с целью защиты детей — жертв педофилов. Но эта идея, преподнесенная под гуманитарным соусом, фактически представляет попытку заткнуть рот СМИ, чтобы они не имели возможности выступать в защиту потерпевших от ювенального произвола. Ведь просто правозащитная деятельность – выступать в судах, составлять иски, жалобы — неэффективна. Пока делу не дан общественный резонанс, пока дело не попадает в информационное поле — ничего сделать невозможно. Только усилиями двух составляющих: информационной и правозащитной — можно оказать помощь пострадавшим семьям. У нас уже в принципе вся система ЮЮ выстроена как на Западе – Вы правильно заметили. Только пока еще можно об этом говорить. И это единственная «галочка», которую осталось поставить – и все, ЮЮ будет в полном объеме.
— Бывший уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов, да и Елена Мизулина, как-то упоминали о существовании международного лобби педофилов. Вы можете как-то прокомментировать это?
— Я не большой специалист в этом вопросе, но могу сказать, что ребенок, вырванный из кровной семьи, является более легкой добычей для педофилов, его можно воспитывать в любом пороке.
— Наши детские дома планируют трансформировать в центры временной поддержки семьи. Насколько я знаю, эти центры тоже элемент ювенальной инфраструктуры?
— Да, и это на самом деле центры временного содержания ребенка, никто там мать содержать не будет. Ей скажут, приходите, когда хотите, но только скажут. Ей поставят условие, что она должна принести справку с работы, справку, что она не больна туберкулезом. Тут еще есть момент: ей составляют график посещений, а потом говорят: вот видите, мать не приходит вовремя, ей дети не нужны, давайте лишим ее родительских прав – вот такая хитрость.
— Спасибо Элина Юрьевна, за очень интересный разговор. Думаю, что казахстанские родители получили хорошую пищу для размышлений.
Ирина Каримбаева,
г. Алматы, специально для газеты «Flash!»
