В этой заметке речь пойдёт не о наводнениях и паводках, а о том, что чиновники районного звена не способны решать самые насущные и элементарные сельские проблемы. На последнем заседании областного акимата, прошедшем 24 мая, начальник управления сельского хозяйства Дюсумбай Селиханов, касаясь состояния пищевой и перерабатывающей промышленности Уланского района, констатировал снижение сельскохозяйственного производства в районе, особенно по мясным продуктам на 28% по сравнению с прошлым годом, ещё большее снижение произошло по молочным и мучным продуктам. Из 5000 тонн производимого мяса, на дальнейшую переработку поступает не более 15%, а из 63 000 литров молока и вовсе 4,5%. В результате, район, бывший когда-то одним из главных поставщиков продукции в индустриальные города области, всё более выпадает из этого списка.
Мы решили выехать в самый ближайший к городу населённый пункт района – село Мамай-батыр (бывшая Васильевка). И на его примере попытаемся сделать некоторые выводы о далеко не блестящем положении дел на селе.
ЧТО БЫЛО?
В советское время в Васильевке было отделение совхоза «Красноалтайский», одно из самых передовых и успешных по области. Помимо сельхозугодий работали крупный зерновой ток, и, пожалуй, главная гордость села – собственный маслосырзавод, продукция которого ценилась даже за пределами области. Да что области, даже, говорят ветераны завода, в Москву сыр отправляли!
Успешная производственная деятельность способствовала и развитию всей инфраструктуры села. Ещё в 1955 году был построен мост через речку Аблакетка, затем появилась трасса водоснабжения с колонками. В самой речке, которую сельчане держали в чистоте, водилась в изобилии разная рыба. Значительная часть молодёжи, несмотря на близость города, оставалась в хозяйстве. К её услугам были и школа-десятилетка и сельский клуб, и спортивные секции.
С приходом новых социально-экономических отношений в начале 90-х годов, прежняя вполне жизнеспособная система, справлявшаяся с задачами по неуклонному повышению благосостояния и благоустройства, стала беспощадно уничтожаться. А новая, рыночная, оказалась не вполне готовой её достойно заменить. Вот на этом перепутье и стали возникать неведомые ранее проблемы.
ВОДЫ БЫ ГЛОТОК!
С распадом совхоза начался и великий передел государственного и общественного имущества. Единая некогда инфраструктура села оказалась в разных руках. Кто-то отхватил себе водопровод, другой переписал на себя маслозавод, третий прихватил зерноток и так далее. Результаты такой приватизации и частного владения на сегодняшний день следующие.
Рассказывает ветеран совхоза Виктор Гвоздев:
– После того, как в 1995 году развалили совхоз, бывший совхозный экономист попытался организовать кооператив по поливу. Однако водопровод требовал уже некоторого ремонта. То было тяжёлое время – развал совхоза, безработица, безденежье. Собрать требуемую сумму не получалось. Видя всю бесперспективность кооператива, его руководитель снял и увёз насос для починки в неизвестном направлении, где он, по-видимому, и ремонтируется, по сей день, уже 15 лет. Затем в том же направлении исчез и председатель кооператива. Оставшись без водоснабжения, жители постепенно разобрали колонки на металлолом. Сейчас мы имеем лишь колодцы. Но, во-первых, они далеко не у всех, поэтому за водой приходится ходить очень далеко, что особенно тяжело для пенсионеров, а во-вторых, это более важно, вода в них плохая, солёная, мутная. Уже 15 лет мы добиваемся от властей, чтобы они взялись за решение этого главнейшего для нас вопроса. Но воз и ныне там. Мало того, иногда к нам приезжают сотрудники санэпиднадзора, берут из колодцев пробы и потом объявляют, что вода очень даже пригодная. И вообще чуть ли не целебная. Вот и приходится мне в 70 лет таскать каждый день на самодельной коляске тяжёлые фляги с мутной жидкостью по сто метров в один конец, а зимой по сугробам на санках. Потом этой жидкости нужно отстояться, ее прокипятить, и лишь потом она худо-бедно готова к употреблению. Покупать минеральную воду в магазинах мы не в состоянии. Пенсии на селе маленькие. У меня, всю жизнь отработавшего в родном совхозе, она чуть больше 30 тысяч. И это считается у нас хорошей пенсией, многие не получают и такой. Мало того, у тех, кто продолжает работать на земле, среднемесячные зарплаты ещё ниже моей пенсии, а у них дети.
МАМАЕВСКИЙ МОСТ
К беседе подключается Канипа Карибаева, сельский работник системы соцзащиты. Она с болью говорит о других проблемах.
– Большое беспокойство вызывает состояние моста через речку Аблакетка. Мост был построен давно и ни разу не ремонтировался. Ездить по нему стало опасно. Мы много лет просили районное руководство починить мост или сделать новый. Наконец, после того как на сгнившем мосту провалился «КАМАЗ», прошлой осенью ремонт сделали, но какой? Бросили на основание кусок железа, на него настелили брёвна и доски, скрепили наскоро такое сооружение скобами и отчитались. Мост затрещал сразу же. Брёвна прогнулись и искривились, доски стали трескаться. Хоть и был выставлен знак, запрещающий проезд тяжёлого транспорта, но это не останавливает. Так как это единственная переправа от городской трассы к селу, то по мосту вынуждены ехать и тяжёлые машины, вплоть до «К-700». Долго такой нагрузки мост не выдержит и может рухнуть в любой момент. А по нему ездит школьный автобус, доставляющий в нашу школу детей из соседнего села. Зимой проще. Река замерзает. Да и летом, если оно засушливое, многие предпочитают преодолевать реку вброд, считая это меньшим злом, чем проезд по «отремонтированному» мосту.
– Вы, как работник соцзащиты, какие проблемы ещё считаете безотлагательными?
– Проблем, может и не таких кричащих, полно. Работы для всех не хватает. Зерноток, после того как попал в частные руки, закрылся. Всё дельное оборудование с него было снято и увезено. Маслосырзавод, который раньше перерабатывал до 80 тонн молока в сутки, давно умер, а оборудование его разграблено. 3 года назад у нас был обнаружен ящур. Несмотря на то, что очаг был потушен, молоко из нашего села отказываются брать молокоперерабатывающие предприятия города. Население сдаёт молоко местным перекупщикам по 60 тенге за литр, а те его реализуют на тротуарах города.
Значительная часть бывшей пашни брошена, так как у многих не хватает средств для развития крестьянского хозяйства. Молодёжь, практически 100%, перебирается на работу в город. Близость города, с одной стороны – наше спасение, с другой, несёт забвение крестьянского труда.
Но и тем, кто работает в городе, а таких сейчас большинство, приходится очень нелегко. Ежедневно добираться до областного центра очень накладно. Автобусного маршрута, несмотря на 15-минут езды, к нам нет. Частники берут 250 тенге в один конец. За сутки уже набегает 500, а ведь ещё за проезд по городу платить. Вот и считайте, во сколько за месяц транспорт обходится и что после него от городских зарплат остаётся?
Вот и оказание скорой медицинской помощи у нас дорогого стоит. Пункт «скорой помощи» находится в соседнем селе. Машина там, в единственном числе на весь округ, да и выполняет она не только неотложную помощь, но и используется для доставки медикаментов и других целей. Поэтому по прямому назначению её легко можно и не дождаться вовсе, к тому же этот злополучный мост. А частные извозчики берут за перевоз нуждающихся по 3000 тенге. И хоть помирай, ни на йоту меньше.
МИГРАНТЫ
– На улицах есть брошенные дома. Население покидает село?
– Смотря как считать. С одной стороны, до 80% сельчан за последние лет 20 покинули его, но взамен идёт массовый приток мигрантов из отдалённых районов области. Ещё брешь убыли перекрывают оралманы.
– Кстати, как ладит местное население с новосёлами? Нет ли каких-то трений между ними, как это иногда бывает в быту?
– Честно признаюсь, что к переселенцам отношение двойственное. С одной стороны, оралманы великие труженики, берутся за любую работу. С другой, нам с ними бывает сложно в силу их менталитета. Если оралмана попросить отработать за плату, можно не сомневаться, он всё сделает вовремя, без ссылок на недомогание, запой и прочие причины, присущие коренным жителям. Но как только просишь их соблюдать общепринятые порядки, особенно по соблюдению чистоты, не мусорить в реку или просишь принять участие в общественном субботнике, то сразу натыкаешься на стену непонимания. Живут они замкнуто, по своим привычкам, мило улыбаются в ответ, но делают всё по – своему. Например, говоришь им, что нельзя складировать навоз в больших количествах на склоне у самой реки, его размоет, и он потечёт в реку, но бесполезно. То же самое и с бытовым мусором, всё валят или в реку, или под забор. Мы в этом году несколько дней очищали русло реки от мусора, они же к этому не пожелали прикоснуться.
Вызывает непонимание и их особый статус. Почему, спрашивается, для них и льготы и ссуды различные, в том числе на приобретения жилья, а для переселенца, допустим, из Курчума, всё это закрыто, чем он хуже? Что, не там родился? Возможно, со временем эти углы сгладятся.
Появились у нас переселенцы и другого рода – дачники. С ними другие заботы. Многие, покупая дёшево дом или участок (стоимость дорогого дома в селе 10-15 тысяч долларов), вовсе не желают его обрабатывать, а занимаются последующей выгодной перепродажей. Причём, по части оформления земельных отношений, действуют агрессивно, нахрапом. Захотелось расширить свой участок одной дачнице, поехала, оформила бумагу, по которой сельская улица была включена в её владения (!?), а подпирающие эти владения постройки соседей – заборы, бани, сараи и так далее, в ультимативном порядке приказала порушить, пригрозив немалыми штрафами. Испуганная бабушка, 77 лет, всю жизнь прожившая у этой самой дороги, вынуждена была сломать баньку, дабы не гневить городскую землевладелицу. Эта единственная дорога, по которой можно подвезти дрова, уголь, сено, теперь может оказаться закрытой для сельчан, а им будет дозволено ходить бочком по обочине. Теперь жители улицы судятся с предприимчивой дачницей, у которой даже подписи акима на разрешении на землю нет. Как земельный отдел выдал ей разрешение, непонятно. Старики ездят в суд, надеются отстоять улицу родную, как будто дел по хозяйству нет.
БИЗНЕС
С конца 80-х краснобаи затрубили о несомненном превосходстве частного фермера перед отсталым «колхозным строем». По их словам, стоило только разломать колхозы и совхозы, как появится продуктовое изобилие, причём, доступное всем. Что же, наполняемость продуктовых лавок близка к обещанной. Правда, далеко не всем она по карману, да и создается за счёт импорта продуктов. В этой связи интересно было узнать о тех людях, кто не бросил село, а продолжает битву за урожаи, надои и привесы, надеясь прокормить свой народ. Как откликается власть на этот благородный порыв?
Задаём подобный вопрос местному фермеру Мурату.
– Скажите, почему, когда столько земли простаивает, так мало людей, желающих заняться хозяйством?
– Дело в том, что кредиты далеко не всем желающим доступны. Главным для их получения является залоговая база, прежде всего недвижимость. Так как цены на неё на селе небольшие, то и наскрести на залог бывает очень непросто. Знаю это по собственному опыту. Мне пришлось заложить почти всё имущество для получения 3-х миллионного кредита. На него я приобрёл 15 голов КРС этой весной, надеюсь за 5 лет рассчитаться. Впрочем, из этой суммы около 200 тысяч уже потрачено только на оформление самого кредита, а ещё предстоит постоянно ездить по учреждениям, отчитываться по его прохождению. Всё это отнимает очень много сил, нервов и времени. Хорошо, что у меня жена бухгалтер по профессии, она и ведёт всю отчётность, другим приходится нанимать со стороны, а это дополнительные и немалые издержки. Слишком это дело тонет в бюрократии. Кто-то боится в таких условиях рисковать последним имуществом, другие хотят стать богатыми быстро и сразу, как в кино, а в сельском хозяйстве так не бывает. Это длительный процесс, иногда на несколько поколений. Много стало и таких, кто просто уже не хочет серьёзно работать, отвык за период экономического безвременья, их уже никакими кредитами не соблазнишь, они лучше будут сторожами или извозчиками, чем поднимать хозяйство.
НЕ ТУДА ПОШЛИ
Сопоставляя увиденное в селе Мамай-батыр, немногим ранее в селе Донском, и услышанное на заседании областного акимата, невольно приходишь к выводам о том, что ставку на мелкие фермерские хозяйства мы проиграли. Чтобы осознать ошибочность теорий начала 90-х годов, нам понадобилось лет 15, которые мы не только простояли без движения вперёд, но и безостановочно катились вниз – приводя в запустение пашню, животноводческие комплексы, а главное, теряли сельские трудовые резервы. Исчезли сотни сёл и деревень, миграционный поток исчисляется миллионами. Теперь, посыпав голову пеплом, начинаем очередное возрождение, держа в уме средние и крупные крестьянские хозяйства. Только с помощью таких хозяйств, с достаточными оборотными средствами, можно будет целенаправленно проводить меры по благоустройству пришедшей в ветхость инфраструктуры села и решить совсем не глобальные проблемы с водой и мостом, о которых рассказано выше. Но прежде всего, нужно развернуть производство, появятся средства, на которые подтянется инфраструктура.
Логическая цепочка такого подхода уже видна. Деньги на крупные сельскохозяйственные кредиты есть, новая наёмная рабочая сила на селе, за счёт, прежде всего оралманов, оформится уже в ближайшем будущем, командиров и управленцев всегда в переизбытке. Вот когда это всё закрутится, тогда, возможно, дойдёт дело и до Мамаевского моста. Наверное, в ожидании этого будущего и не торопятся чиновники тратить государственные деньги на такую мелочь.
Сергей Михеев